— Насколько вероятна возможность того, что пациенты с онкологическими заболеваниями станут заложниками пандемии?
— Пока нет запрета на проведение плановых операций, говорить об этом рано. Как главный врач лечебного учреждения я имею право принимать решения в рамках своей работы исключительно на основании нормативных документов. В данном случае – это распоряжения и приказы Минздрава и постановления Кабинета министров. Информацию о запрете плановых операций распространили СМИ после брифинга главного санитарного врача Виктора Ляшко.
Мы не можем только на основании информации из СМИ принимать какие-либо решения. На сегодняшний день мне не известно ничего о приказе, который бы с определенного числа запрещал проведение плановых операций и госпитализаций пациентов онкологического профиля.
В действующих нормативных документах обозначено, что онкология не попадает под раздел о запрете плановых операций. И отчасти у нас сегодня повторяется история, которая была весной, когда говорили, что в онкологии будет прекращаться лечение. Но никто ничего не прекратил. Коронавирус – это острое инфекционное заболевание с высоким процентом летальности. А онкология – это заболевание, которое без лечения дает летальность 100%.
Нужно понимать наших пациентов, которые оказываются в таком физическом и психологическом капкане, когда у них поставлен онкологический диагноз, а при этом им говорят, что не будут лечить из-за коронавируса. Эта категория пациентов очень незащищенная и некорректно тиражировать такую информацию.
Оказание медицинской помощи онкобольным на сегодняшний день не прекращалась и надеюсь что прекращаться не будет.
— Как в целом обстоят дела с оказанием медицинской помощи онкобольным?
— За последние полгода изменился механизм финансирования – теперь это оплата за лечение через НСЗУ. И с учетом увеличения финансирования централизованных закупок лекарственных средств наши пациенты стали больше получать бесплатных препаратов для лечения.
— Намного больше – это сколько?
— Это в разы больше. К сожалению, эти суммы все равно не покрывают всех потребностей и не дают возможности покупать инновационные препараты. Потому что это очень дорого: курс лечения стоит десятки, а то и сотни тысяч гривен. Но базовыми препаратами для лечения опухолей онкологические больные обеспечены. Второй этап реформы способствовал тому, что пациенты начали получать препараты не по субвенции госбюджета, а через НСЗУ.
— Раз мы заговорили о деньгах, скажите, чем закончилась история с деньгами онкопациентов, которые якобы «закатали в асфальт»?
— У нас есть целевые финансирования отдельных программ, которые улучшают лечение онкологических заболеваний. В данном случае — это строительство лаборатории, покупка линейных ускорителей. И этому проекту уже более двух лет. Эта лаборатория очень важна для нас, так как она позволяет проводить молекулярно-генетические анализы и тесты, на основании которых можно классифицировать опухоли и подобрать индивидуальное лечение. Кроме того, от этого тестирования зависят прогноз и тактика лечения. Это современные методы диагностики, без которых говорить о качественном лечении согласно современным протоколам невозможно. И эта же лаборатория по своей мощности должна заниматься типированием доноров на аллогенные трансплантации костного мозга. Такая лаборатория есть в Охматдете, но они занимаются типированием доноров для трансплантации костного мозга у детей. Для взрослых подобной лаборатории в Украине нет.
До 2020 года институт ежегодно не мог провести торги и реализовать этот проект — строительство лаборатории. И деньги у нас забирали.
— А чем это аргументировали? Это же подконтрольный проект.
— Каждый год, в декабре, на заседании правительства прошлую администрацию НИР отчитывали за нереализованные деньги и возможности. Я не присутствовал на этих заседаниях, но это была их зона ответственности. Деньги формально изымали, но на будущий год давали снова.
В 2020 году этот проект приняли решение реализовывать силами МЗ. Министерство проделало огромную работу, была передана медико-техническая документация и проведена подготовительная работа. Работа была очень интенсивной, но, к сожалению, мы ограничены двенадцатью месяцами бюджетного года. Команда нынешнего министра Максима Степанова приступила к работе в апреле 2020 года и этих трех месяцев им не хватило для того, чтобы провести торги и реализовать проект.
Поэтому министерство приняло решение перенести торги и реализацию этого проекта на 2021 год. А деньги выделенные на лабораторию были переданы на другие нужды.
Мы на это пошли с условием того, что в январе 2021 объявят тендерные процедуры, в феврале-марте они закончатся и со второго квартала начнется капитальный ремонт и установка оборудования. Гарантии дала администрация МЗ и у меня нет оснований им не доверять, потому что они заинтересованы в реализации проекта.
— Я правильно понимаю — деньги не «закатали в асфальт», а перенесли на 2021 год?
— Механизм передвижения денег я вам не подскажу, потому что я не финансист, но то, что мы получили устные гарантии от руководства МЗ, что с января 2021 года начинается реализация проекта, это точно. Сегодня есть подтверждение от народного депутата ВР Оксаны Дмитриевой, что Комиссией по вопросам государственных инвестиционных проектов было принято решение о выделении 104 млн грн на проект развития молекулярно-генетической лаборатории в институте в 2021 году.
Кроме того, глава подкомитета по вопросам профилактики и борьбы с онкологическими заболеваниями Верховной Рады Валерий Зуб озвучил, что в бюджете на 2021 год на НИР заложено 1,5 млрд грн.
Надеюсь на результативное голосование в Верховной Раде во втором чтении. Я работаю в НИР более десяти лет, и мы впервые получим такую значительную сумму, предназначенную на модернизацию. Это даст возможность нашим пациентам не стоять в очередях в аптеках за препаратами. Мы сможем закупить необходимую технику, чтобы не приходилось направлять пациентов в частные клиники на КТ и МРТ, потому что наши сломались.
— Не могу тоже не спросить. Как вы относитесь к легализации каннабиса?
Тут моя позиция как онколога однозначная. В кругу моих коллег она не обсуждается даже на уровне дискуссии. Мы поддерживаем использование каннабиса в медицинских целях, т.к причин для этого много.
Каннабис в онкологии назначается с двумя целями: в паллиативных, для уменьшения страха и тревоги и для уменьшения болевого синдрома. У пациентов с хроническим болевым синдромом есть привыкание к обезболивающим препаратам синтетического происхождения. Пациенты на последних этапах онкозаболевания говорят, что даже наркотики перестают действовать. И люди живут в абсолютных муках. Помочь им мы не можем. И это очень негуманно. Медицинский каннабис позволяет уменьшить количество приема наркотических препаратов, и к нему нет такого привыкания, как к синтетическим анальгетикам.
Вторая цель – это назначение во время лечения. Лучевая терапия или химиотерапия – это процесс длительный, травматичный, который очень влияет на психику. А медицинский каннабис уменьшает тревогу и страх. И что самое главное, доказано во многих исследованиях, что каннабис уменьшает силу тошноты и рвоты. Мы можем с помощью дешевого препарата пациентам облегчить как физическое, так и психологическое состояние.
Я не вижу причин, с точки зрения онколога, не использовать эти препараты. Если говорить об общественном резонансе, то я думаю, что те люди, у которых в анамнезе была химиотерапия с высоким тошнотным рефлексом, или у которых близкий человек длительно умирал от рака и ничем не был обезболен, то их убеждать в необходимости легализации употребления каннабиса в медицинских целях уже не нужно. А людей, которые не сталкивались с этой болью и до сих пор живут стереотипами, даже убеждать не стоит.
