— Этот вопрос мы задаем всем: как вы провели день 24 февраля?
— Наверное, как и большинство украинцев. Я была в шоке от новостей о вторжении рф, от бомбардировок. Я была в шоке от захвата территорий. Мне казалось, что такое возможно на востоке Украины, но не всюду, не в Киеве. Была в шоке и дочь. Она уговорила меня позвонить и отменить все консультации, которые я проводила по четвергам в Киеве. Но я думаю, что это совпало с желаниями самих пациентов. А потом мы всей семьей не отходили от телевизора и интернета – читали новости.
Слушайте подкаст с Екатериной Амосовой, в который вошло полное интервью
Мы были в «мешке» без возможности уехать
-Екатерина Николаевна, почему вы остались в Ирпене, а не уехали в первый же день, как многие жители вашего города и жители Киева?
-Было несколько причин. Во-первых, мы с мужем недооценили риски. Мы не могли представить, что в Ирпене будет оккупация, и что это коснется нас лично. Это казалось нам нереальным. Вторая причина, связанная с первой – мы были не мобильны. На руках свекровь, которой 96 лет и которая не всегда сама может дойти до туалета. На руках наши домашние любимцы: 10 кошек и собака.
И сдвинуться с места с таким количеством людей и животных… И потом, куда ехать? Кто ждет нас? Кто примет нас? Перебраться в Киев и во время воздушных тревог ходить в метро?
Были еще и другие важные факторы: мы читали сообщения о возможности войны после Нового года и сделали запасы. Мы купили лекарства из расчета на полтора-два месяца, у нас были дрова для камина, дизель для генератора, зять купил даже газовый баллон, чтобы можно было готовить еду. Свечи, консервы и другие продукты, бутилированная вода. Мы могли автономно прожить на этих запасах месяц и даже больше. В доме дочери полноценный подвал, а у нас – кухня в цокольном этаже, за двумя стенами, по всем правилам. Локация наших домов – не в центре, а на краю города, в районе реки Ирпень. Мы не думали, что там будет большой «движ» или пойдут войска.
-Я прочла на вашей странице в Facebook, что вы были в Ирпене до дня освобождения города от рашистов с семьей и 30 кошками, которых приютила ваша дочь Анна. А откуда столько кошек?
-Моя дочь и ее муж уже давно содержат зарегистрированное приют для животных «Трефа», и у них жили примерно 60 кошек и кошек, которые были подобраны с улицы. Это стартовое количество животных. К ним добавились наши 10 кошек. Их в наш дом тоже принесла дочь. У нее особое отношение к брошенным животным. Кроме того, дочь уже много лет имеет тесные контакты с зооволонтерами, и одна из этих волонтеров организовала приют для кошек в Ирпене. Она писала, что в первые дни вторжения разбомбили ее дом и домик, где жили ее подопечные. К тому моменту уже не было мостов и выбраться из Ирпеня с котами было практически невозможно. Она попросила взять их к себе до конца оккупации. Аня пришла на помощь и взяла еще 40 животных. Участок у дома и домик для кошек давал такую возможность. И так, мы стали еще менее мобильными.
Дочь с мужем перед войной закупили большое количество кормов для животных, и еды хватало. Еще хочу добавить, что возле нас живет сваха, которая тоже зооволонтер, и у нее своих 30 животных, подобранных с улицы. Такая у нас семья с котами, о которых мы заботимся.
У нас образовался свой «хутор» с соседями, которые живут рядом. Они тоже остались в Ирпене. Мы не были одни – нас там жило людей 25-30. Мы помогали друг другу, вместе переживали оккупацию и вместе с ней выходили, когда все кончилось.
Мы поняли, что должны взять себя в руки, не паниковать от неопределенности, не пытаться выходить на улицу или идти в Романовку
-Что оказалось самым трудным?
-У нас с дочерью разные воспоминания и ощущения этого периода. Для меня были самым страшным звуки бомбардировщика над головой. Это было страшнее, чем разрывы бомб, снарядов, выстрелы из стрелкового оружия. Это было очень страшно. К счастью, бомбардировщики вылетали только в один день, в начале вторжения россии в Украину. Наша санитарка, проживавшая тогда в многоэтажке, видела из окна, когда самолеты пролетали на уровне 7-го этажа. Они с мамой перебрались к нашим соседям, и слава Богу, что это сделали, т.к. через несколько дней их многоквартирный дом был разрушен. Мы их приняли жить к себе. Им просто теперь некуда возвращаться. И это самое страшное.
В нашей локации, где мы жили в Ирпене, недалеко от реки Ирпень, военного госпиталя и клуба «Адмирал», в первую неделю интенсивность обстрелов была значительно ниже, чем с третьей недели, когда ВСУ начали отбивать Ирпень. И мы уже дифференцировали, когда прилетает «к нам», а когда «от нас», из чего стреляют и как далеко. Было страшно, когда попадали в дома на расстоянии 200-300 метров от нашего и мы видели это из окон. Пылали напротив нас заборы, сараи. Это было вторым самым страшным для меня моментом. Я боялась, чтобы огонь не перекинулся к нам. Но мы пережили и это.
Дальше появилось чувство страха, от понимания того, что мы отрезаны от мира. Два моста через Ирпень были взорваны на 2-3 день войны, а россияне заняли Житомирскую трассу в Стоянке и Дмитровке. Мы были в «мешке» без возможности уехать.
Затем начались разговоры о пешем переходе через реку Ирпень в Романовке. Но переход было возможен только в том, в чем ты есть и с рюкзаком за плечами. Волонтеры помогали перейти тем, кто нуждался в помощи. Но вот ты перешел – и что дальше? Где жить? Что есть? У дочери на руках младенец. Мы же все понимаем, сколько всего нужно для жизни ребенка. О животных я молчу вообще. Потом еще было нужно добраться до перехода, а это несколько километров, где все простреливается. И у нас была информация о том, что кто-то из жителей Ирпеня шел пешком к переходу и его расстреляли.
Мы дали информацию на горячую линию, просили о «зеленом коридоре» для выезда наших нескольких семей автомобилями. И это тоже было проблемой, потому что связи практически не было. А над нами летали снаряды и мины, и даже когда мы перебегали, чтобы увидеть друг друга, и этот звук выл над головой, мы понимали, что нужно мгновенно лечь на землю и прикрыть голову руками. И это тоже была наша повседневность.
На горячей линии нас записали на «зеленый коридор». Но жителям Ирпеня, начиная с третьей недели войны, никто коридоры не предоставлял. И мы с мужем поняли, что должны взять себя в руки, не паниковать от неопределенности, не пытаться выходить на улицу или идти в Романовку. Нужно сидеть дома. Не высовываться лишний раз во двор. И что самое безопасное для нас место – в подвале или в цоколе. Сцепить зубы и ждать.
Стало страшно, когда через неделю отрезали интернет. Мы включали наш дизель-генератор на час в день, чтобы наш «хутор» мог набрать воды. И это уже было супер в той ситуации. Но мы были без информации и в темноте, потому что экономили свечи, потому что готовились жить так и месяц, и два, и три. И было счастьем, когда соседи обнаружили старый приемник на батарейках. Они мне его отдали, и я с ним сидела в темной кухне, но у меня была связь с миром, и это мне помогло. Я для себя решила, что, когда все закончится, куплю такой же приемник, но современный, с запасом батареек.
Дочери было очень тяжело психологически. Она несла ответственность за малыша. И провела все 36 дней, круглосуточно, в подвале без света. Вышла на улицу только на третий день после того, как перестали стрелять. Мы страдали оттого, что ей плохо. Она хотела вырваться из этого плена, а мы ее убеждали, что самое безопасное – пересидеть. Что у нас есть еда и вода, у нас есть какое-то тепло, малыш обеспечен. Надо набраться терпения и ждать.
-Как удалось эвакуироваться из Ирпеня, ведь на момент освобождения эвакуация от местных властей предусматривала выход пешком через мост в Романовке?
Мы четко понимали, что должны эвакуироваться автомобилями, чтобы взять с собой максимум необходимого, чтобы жить дальше. После того, как утихла стрельба, мы начали дозваниваться до наших друзей из МВД Киева, чтобы знать точно, когда будет можно выехать безопасно, что уже нет российских военных, что дорога уже разминирована.
В нашем дворе остались воронки от мин, нам повредили забор, пострадали автомобили, а в соседний дом влетела мина и, к счастью, не разорвалась. Его владельцы уехали в первый день войны. Когда после очередного звонка наш друг из МВД сказал, что по основным улицам Ирпеня можно ехать, что там уже разминировано, к нам пришли представители местных властей и начали уговаривать выходить пешком через Романовку. То есть, к сожалению, те представители местных властей, с которыми мы столкнулись, довольно формально относились к эвакуации оставшихся в Ирпене людей: «идите пешком». О том, чтобы провести нашу колонну из семи автомобилей до выезда на Киев, речь не шла вообще.
Фактически мы на свой страх и риск сели с соседями в машины и уехали. Безусловно, было ужасно, но обошлось. Мы забрали тех 30 кошек, которые были из приюта в Ирпене, передали в окрестностях Киева волонтерке, которая уже занималась перелокацией животных. Со всеми нашими кошками осталась сваха, которая решила не уезжать.
Пожалуй, большинство российских медиков зазомбированы, как и все население россии
-Ряд лидеров общественного мнения в россии в области искусства и журналистики открыто высказались против войны в Украине. Но мы почти не слышали выступлений российских признанных ученых-медиков? Почему они молчат?
Этот вопрос меня очень волновал в первые дни войны. Я даже писала пост в Facebook, когда еще у нас было в доме электричество, и мне ответили в комментариях, что якобы было письмо, которое российские медики подписывали против войны в Украине. Но уже сейчас мы видим, что лидеры мнений, самые известные, авторитетные представители российского медицинского сообщества не высказались против войны.
В конце марта появилось письмо ректоров высших учебных заведений россии, медицинских включительно, в поддержку войны, которую развязал путин. Такая у них «элита». Почему подписали? Они боятся потерять работу. И вторая причина – пожалуй, большинство российских медиков зазомбированы, как и все население россии. На мой взгляд, когда именно представители медицинской профессии выбирают такое поведение – это еще один аргумент в пользу денацификации населения россии после нашей победы.
-Какие, по вашему мнению, медицинские проблемы в стране обнажила война? Сдала ли нынешняя система здравоохранения экзамен на доступность медицинской помощи в условиях войны?
-Я думаю, что ни одна медицинская система не справилась бы идеально в условиях войны. И что-либо критиковать или предлагать для территорий, где идет бой и оккупация, вообще невозможно.
Но с чем столкнулись украинцы после освобождения от оккупации, например в нашем Ирпене? Возникли вопросы: где купить лекарства, как найти врачей, возобновили ли работу семейные врачи и работают ли больницы? Всюду были проблемы с работой аптек. Нужно, чтобы местные власти занимались этой проблемой, а не смотрели, как волонтеры возят людям лекарства и организуют мобильные медицинские бригады, которые ходят по дворам. Понятно, что сейчас большинство аптек частные, но есть война, есть военное положение, и функции государства никто не отменял. Я уверена, что организовать работу нескольких аптечных пунктов силами местных властей – абсолютно реально, чтобы не прекратились поставки лекарств, если частники не открыли аптеки. Затем я посмотрела на работу мобильных медицинских групп от частных заведений. Мне кажется, что организовать такие, но коммунальные, тоже абсолютно реально для местных властей.
Третий момент – это нехватка информации. Связь плохая. Не все остались со своими телефонами, но ведь можно проехать по улицам и расклеить объявления с информацией, о том, где работают аптеки, где получить медицинскую помощь, дать телефоны врачей, куда можно позвонить, чтобы приехала бригада экстренной медицинской помощи. На это следует обратить внимание местным властям и на будущее тоже.
-Если вы заговорили о лекарстве, то мой следующий вопрос о них. Очень авторитетный Йельский университет проводит еженедельный обновленный мониторинг реакции мировых компаний на агрессию РФ против Украины – а именно, как компании сворачивают свой бизнес в России. При этом многие фармацевтические компании, которые продолжают работать в России, отправляют в Украину гуманитарную помощь. Минздрав ее принимает и пишет об этом на официальном сайте и в социальных сетях. По вашему мнению, имеем ли мы право принимать помощь от фактических спонсоров войны в Украине?
-Это сложный вопрос. Но мое мнение относительно него таково: я согласна с Минздравом, который принимает эти лекарства. Лекарства жизненно необходимы для пациентов. А относительно продолжения работы фармкомпаний в россии… Пациенты – больные люди, зависящие от продукции фармкомпаний. И оставить их без лекарств, спасающих жизнь, я как врач, считаю аморальным. Потому что не могут больные люди, в том числе россияне, нести ответственность своей жизнью за политику путина и приближенных к нему военных преступников.
Я встречала такой мем, что ВСУ победили COVID-19
-Когда была пандемия коронавирусной инфекции, вы предоставляли очень основательную информацию по этому поводу. А что с COVID-19 сейчас? Мы победили пандемию стоит ли ждать ее нового всплеска?
-В Украине с началом войны вопрос пандемии полностью исчез. Я даже встречала такой мем, что ВСУ победили COVID-19. Это и смешно, и грустно, но действительно сейчас в Украине проблемы с COVID-19 не ощущаются.
Относительно мира. Там, где сейчас нет войны, есть усталость от COVID-19. И эта тема почти сошла с первых полос и соцсетей. Но, к сожалению, ковид не побежден, и с ним еще могут быть проблемы. Украина после начала войны пропустила очередную волну Omicron, прокатившуюся по Западной Европе и США. Но тот первый вариант Omicron был быстро вытеснен вторым вариантом Omicron BA.2, который вызвал в некоторых странах следующую волну. Но, к сожалению, мы видим совершенно неблагоприятные тенденции ускорения мутации с появлением новых, более опасных вариантов вируса в семействе Omicron. Сейчас появились 4 и 5 субварианты Omicron, которые еще более заразны, чем предыдущие. Эти новые субварианты Omicron признаны Американским и Европейским агентствами как варианты, представляющие угрозу. То есть мы видим ускорение мутаций вируса, параллельно происходящих в нескольких странах. И я уже слышала мнение, что субварианты 4 и 5, возможно, следует считать SARS-CoV-3. Важный вопрос: эти следующие варианты Omicron, которые являются более заразными, обуславливают тяжелую болезнь? Хорошей новостью является то, что после вакцинации даже от первого, уханьского вируса, иммунитет в плане защиты от тяжелого ковида и госпитализации хоть и ухудшился, но все же достаточно эффективен.
Каковы перспективы дальнейшего увеличения защиты человечества от ковида? Как это ни иронически звучит, но обновленная вакцина от Omicron, которая должна появиться на Западе летом этого года, может не дать тех преимуществ по сравнению с первыми вакцинами от первых штаммов, которые прошлись по Украине. И потому «обновленная» вакцина против первого субварианта Omicron может не быть столь эффективной и не оправдать возложенных на нее надежд. Сейчас считается перспективным создание вакцины с расширенными возможностями защиты от всех возможных вариантов вирусов COVID-19. Так называемой панкоронавирусной вакцины. Но до ее воплощения в жизнь еще очень далеко.
Второе перспективное направление, которое сейчас обсуждается учеными, это назальные вакцины в виде аэрозоля в нос, которые будут применяться при первых признаках простуды, чтобы остановить попадание вирусов в нижние дыхательные пути и их размножение там. И здесь есть хорошие новости, потому что летом должна закончиться третья фаза клинических исследований назальных вакцин от ковида. Но я все равно советую не расслабляться группе риска – пользоваться в закрытых помещениях без вентиляции качественными масками, плотно прилегающими к лицу. И, безусловно, при первых симптомах респираторной инфекции люди должны сознательно оставаться дома, чтобы не инфицировать других.
-Сейчас все говорят о новой болезни – обезьяньей оспе. Нам ее следует бояться?
-Появилась информация о росте зарегистрированных случаев обезьяньей оспы, в частности в Западной Европе и Британии, и их количество растет довольно быстро. Станет ли обезьянья оспа вторым ковидом? Перерастет ли в пандемию? Этого, безусловно, никто сейчас точно не скажет. Но по оценкам ученых, на сегодняшний день, такой сценарий маловероятен, в частности потому, что обезьянья оспа менее заразна, чем COVID-19.
Я встречала свежую информацию об индексе заразности обезьяньей оспы. Он составляет где-то 1,15 – 1,2. То есть один человек заражает 1 – 1,2 человека, то есть меньше двух. И это хорошая новость. Еще одна хорошая новость: максимально заразным больной становится уже после появления пузырьков, а не в досимптомный период, как это было при коронавирусе.
И также мы не можем исключить политической составляющей – активного обсуждения в СМИ темы обезьяньей оспы, как попытки вытеснить тему войны в Украине с первых полос газет и сознания жителей Западной Европы. Однако проблема с циркуляцией этой болезни существует, и, видимо, ей будут уделяться внимание и эпидемиологи, и специалисты по общественному здоровью.
Есть интересный момент по поводу способа ее передачи. Это контактный путь, а также воздушно-капельный. Но я слышала голоса ученых, что такую же ошибку совершали и во время пандемии коронавируса, когда целый год были уверены, что он распространяется только каплями. И были уверены, что вирус остается в помещении, даже когда заболевший человек покидает его. Обезьяна оспа может передаваться и таким путем.
-Ваша клиника сильно пострадала? Вы планируете возобновить работу?
-Наша клиника находится в новом многоэтажном доме рядом с военным госпиталем. И эта группа домов рядом с нашей клиникой – визитка разрушений от бомбежек в Ирпене. Эти фотографии видел, наверное, каждый в Украине и не только. Та часть дома, в котором расположена наша клиника, пострадала, но не так сильно, как соседние дома. Мы планируем возобновить работу, но будем наблюдать, как восстанавливают соседние дома, как возвращаются в Ирпень люди.
Использованы фото: 24 канал, facebook Катерины Амосовой, ВВС, Shutterstock/FOTODOM UKRAINE
