– Традиционный вопрос, который я задаю каждому, с кем записываем интервью: как для вас прошло 24 февраля?
– Мое 24 февраля прошло интересно. Мы с коллегой-психологом из-за ковида два года ждали уникального путешествия в Америку на двухнедельную стажировку в госпиталях по программе Open World. Стажировку все время переносили, а в январе 2022 года сообщили, что она наконец-то состоится.
23 февраля мы прилетели в США. А 24 началась война. Мы сменили билеты. 27 февраля я возвращалась в Украину.
На границе в нашу сторону я была одна. Все ехали из Украины, я одна возвращалась домой.
– А как начало войны пережило ваше заведение?
– 24 февраля 90% наших пациентов, ветеранов, стали военнослужащими, буквально, за один день. 24 февраля они уже знали о том, что началось вторжение, готовились к нему с ночи. У меня даже есть фото, как здесь в холле готовили оружие, собирали оборудование.
Многие из них 24 февраля уже пошли к военкоматам, а оттуда — на войну. Часть сотрудников и люди из окраин Мощуна, Горенки приехали к нам, потому что у нас неплохое бомбоубежище, и 10 дней находились здесь. А потом ситуация становилась все труднее, поблизости начало прилетать и ТРО всех эвакуировала. Заведение где-то с месяц было закрыто, были отключены свет и котельная. Мы вернулись в начале апреля и начали работу.
– Как вы смогли возобновить нормальную работу?
– Она началась в мегатемпе, просто в колоссальном темпе. Мы доделывали ремонт. Привлекали благотворительную помощь из разных источников. Многие коллеги – психологи, врачи из других стран, с которыми мы контактировали в прошлые годы, помогали нам финансово по мере возможностей. Где-то месяц ушел на то, чтобы восстановить все. Представьте, у нас треть окон была выбита. В начале мая начали пациенты поступать. Сейчас госпиталь полон – 220 мест занято.
– Есть разница в помощи бойцам, с которыми вы работали с 2014 года и теми, кто приходит к вам после 24 февраля 2022 года?
– Колоссальная! После 2014 года у нас были ветераны. Это были люди, которых мы должны были вернуть в гражданскую жизнь, которых мы должны были настроить на то, что война осталась в прошлом. Дать новые социальные связи, новые возможности, чтобы произошел посттравматический рост.
Сегодня наши пациенты – это действующие военнослужащие. Большинство из них мы должны вернуть на фронт.
И это совсем другая медицинская и психологическая работа. Мы не перерабатываем травмы, не стараемся, чтобы для них все осталось позади. Мы стараемся дать мотивацию, дополнительный ресурс и стратегию выхода из травматической ситуации. Обучаем техникам самопомощи, необходимым в кризисных ситуациях. Наша работа, как говорит Татьяна Сиренко, моя заместительница по психологическому направлению, перевернулась с ног на голову. Всю предыдущую работу мы пока «отложили в ящик» до тех пор, когда наши военнослужащие станут ветеранами.
– Тогда давайте начнем с самого начала. Как к вам, в «Лесную поляну» можно попасть? Что для этого нужно сделать?
– На сегодняшний день алгоритм очень простой. Наши пациенты военнослужащие к нам попадают двумя путями: их напрямую направляют начмеды частей, где они служат, или военные госпитали. Там стабилизируют острое состояние и переводят пациентов к нам для дальнейшей реабилитации и восстановления.
«Лесная поляна» является гражданским учреждением, принадлежащим Минздраву, и до 24 февраля 2022 года все было гораздо проще. Раньше ветераны попадали к нам по направлению семейного врача. Сейчас в центр могут попасть только люди с направлением военных структур. Правда, еще сохраняется еще один вариант, который был и тогда, и есть сейчас – самообращение. К нам могут прийти те, кто понимает, что нуждается в помощи. В случае с гражданскими – проблем не возникает. В случае с военными мы связываемся с их руководством и сообщаем, что военнослужащий обратился к нам и нуждается в помощи, которую мы будем оказывать.
– Предположим, военнослужащий попал к вам. Каков следующий шаг?
– Об этом мы можем говорить до утра (улыбается). Именно в этом и есть фишка нашего заведения. Когда мы с командой сюда пришли в 2018 году, а мы работаем с 2014-го, здесь было другое заведение, а у нас было небольшое отделение на базе Института медицины труда им. Ю.И. Кундиева НАМН Украины. Потом мы поняли, что тема психического здоровья очень актуальная и наиболее не реализованая.
Если с видимыми ранениями или травмами военнослужащим помощь оказывают обязательно, и никто не спрашивает, хочешь ты или не хочешь, то с психологическими и психическими расстройствами есть определенные сложности.
Во-первых, человек не всегда может их осознать и обнаружить. Во-вторых, он может стесняться обратиться. В-третьих, он ошибочно считает, что это пройдет со временем.
И вот из-за этого мы выбрали именно этот путь. Мы хотели, чтобы наше заведение было специализированным, потому что госпиталей и больниц много. Сначала это была обычная больница – неврология, терапевтическая помощь, то есть обычные отделения. С командой мы пришли в это заведение в 2018 году. Когда я шла на конкурс на должность главного врача, готовила концепцию этого заведения как Центра психического здоровья, как оно сейчас и называется. Ранее он назывался госпиталем «Лесная поляна», теперь это Центр психического здоровья и реабилитации ветеранов Минздрава Украины. И именно эта специфика «невидимых ранений» и стала нашей основной деятельностью.
Есть три больших направления, с которыми мы работаем. Первое – это, собственно, психотравма. Все, что этого касается, – депрессивные, тревожные состояния, острая реакция на стресс, ПТСР, расстройства адаптации.
Вторая большая проблема, и в этой войне она приобретает, я бы сказала, эпидемический характер – это последствия так называемой «контузии», которая, собственно, не контузия, а сотрясение головного мозга, акубаротравма.
То есть это последствия взрывной волны на мозг. И это тоже невидимое ранение. Волна прошла и оставила человека внешне абсолютно целым, но то, что произошло с головным мозгом…
Третье наше направление – работа с людьми, пережившими плен и пытки. Это очень специфическая работа. И мы являемся в ней экспертным центром. Татьяна Сиренко – руководитель нашего психологического отдела, она эксперт в этой тематике. С 2015 года ее работа связана именно с этой категорией, и она училась этому в международных организациях.
В 2020-2021 году мы научили наших врачей, как документировать пытки согласно Стамбульскому протоколу. Если человек представляет свои данные в международные суды по поводу таких ситуаций, желательно, чтобы был Стамбульский протокол, где будут задокументированы соответствующие последствия.
– Какой из трех категорий травм сейчас больше всего?
– Это легкая черепно-мозговая травма – «контузия», которая очень часто сочетается с психотравмой. Это так называемые коморбидные состояния. И с такой помощью возникают сложности. Каждый военнослужащий понимает, что при ранении он должен пройти лечение, но при невидимых ранениях к оказанию помощи часто относятся с недоверием и предостережением. Перед тем как оказывать психологическую помощь мы должны создать терапевтическую среду, пространство безопасности и доверия, только тогда такая работа с пациентом будет комплаентной. Бывает тяжело, но я скажу, что прогресс сейчас очень крут среди ветеранов, среди военнослужащих. С 2014 года нами было многое сделано, чтобы преодолеть эту стигму обращения к психологам. Уже работает сарафанное радио, уже есть опыт обращений к психологам, которые помогли.
Я всегда говорю, что это так же, как посещение стоматолога, только к стоматологу ты идешь, потому что у тебя зубы болят, а здесь ты идешь, потому что у тебя другое болит.
Но это все медицинская помощь, которой нужно воспользоваться. Однако лечение должно быть другим. Все воспринимают больницу как место, где будут давать таблетки или инъекции делать. А мы применяем холистический интегративный подход с использованием комплементарных методов.
Для качественной психотерапии мы составили специальный юнит. Мы – единственное заведение в Украине, где работают 12 специалистов. В состав команды входят и психиатры, и психологи, и психотерапевты, есть социальный работник для того, чтобы каждый мог получить эффективную помощь.
Работа производится как индивидуальная, так и групповая. Сейчас проводим много групповой работы, в том числе эдукационной, обучающей. На таких группах рассказываем, что такое стресс, почему с тобой происходит, как наладить сон, что такое тревожный синдром и чего он появляется, как взрывная волна влияет на мозг и т.д. Эти все штуки нужно объяснять людям. Даже встреча с разъяснением имеет классный эффект: человек понимает процессы, которые с ним происходят, что это ок, что это моя нормальная реакция на ненормальные события, и с этим можно работать и жить дальше.
Сегодня наш центр является уникальным заведением по перечню услуг, методов в сфере психического здоровья. Это иглоукалывание, краниосакральная терапия, физическая терапия, вестибулярная, когнитивная реабилитация, нейрофидбэктерапия, транскраниальная магнитная стимуляция. Мы привлекаем дополнительных специалистов, которые хотят и могут помочь. Используем различные телесные практики, например физическую терапию по методу Фельденкрайза, бодинамику. Также применяем медитацию, йогу. Даже добавляем восточные практики, как Рейки и релаксационные занятия с тибетскими чашами. Каждый день у нас есть большой список активностей, которые складываются в программу для каждого пациента. Все виды методов и терапию прописываем в «индивидуальном маршруте пациента», и каждый имеет свое расписание на время пребывания в «Лесной поляне».
Кстати, сейчас весь психологический юнит дежурит вместе с медперсоналом. У нас остается дежурный врач и медсестры, как в каждой больнице, и дежурный психолог ночью тоже остается, потому что часто кризисные ситуации происходят ночью или под утро.
– Между третьей и четвертой ночи, во время смерти и рождения?
– Да. Или есть проблемы с засыпанием. И тогда психолог проводит всевозможные группы. Также у нас создано пространство, которое ребята назвали «Нарния». Там залы для групповой работы и наш тренинговый центр. Есть большой экран, колонки. Вечером смотрим кино, потом обсуждаем с психологом. По средам у нас гончарство. По четвергам – артреабилитационные занятия по Art-Re-Hub и многие другие. То есть, мы стараемся так составить день пациента, чтобы он был наполнен максимально. Во-первых, это действительно работает физиологически, во-вторых – эмоционально. В-третьих – это пространство, где они чувствуют себя безопасно и видят, что они заботятся, что они дороги для нас. Раньше они воспринимали сугубо врачебную помощь. А недавно был у нас такой случай. Пациент пришел к кардиологу и говорит: «Вы мне быстро снимите кардиограмму, потому что у меня еще рейки, йога, и мне нужно туда попасть».
– Это большой прогресс. Мужчины добровольно в такие места не ходят, я это знаю.
– Ну, если сюда уже попали, то выбора нет (улыбается). Нужно делать. Затем они выходят и говорят, что есть эффект, уменьшились симптомы. То есть то, чего нам и нужно было.
– А есть расстройства, с которыми нельзя справиться?
– Конечно. Есть расстройства, которые уже на том этапе, что не дают возможности вернуться на фронт. Тогда мы перенаправляем таких пациентов в военный госпиталь, чтобы они проходили ВЛК (военно-врачебную комиссию) и решали вопросы пригодности к военной службе, в зависимости от своего состояния.
– Если я правильно понимаю, то алгоритм таков: человек приходит к вам, с ним работают медики и психологи. Главная цель – чтобы человек вернулся на фронт в более или менее нормальном состоянии?
— Именно так. Это стабилизация, получение навыков саморегуляции, понимание того, что с ними происходит. С контактами психологов, которые могут помочь онлайн.
– Вы поддерживаете связь со всеми?
– Не со всеми, потому что со всеми не удается. Но какая-то категория с нами постоянно на связи.
– Что в вашей работе тяжелее всего? Вы настроены очень позитивно. Но мы пока ждали вас, посмотрели на ваших пациентов в холле. Я могу вообразить, что они видели…
– Труднее всего? Слушать от них о том, что они прошли. Но это и радует в то же время.
Мы им говорим: ты смог пережить, смог выстоять. Ты пережил эту взрывную волну. У тебя упала береза, а ты устоял.
И тяжело, когда наши пациенты гибнут. Для нас они не пациенты, а друзья. Мы с некоторыми из них по 5-8 лет вместе. Он еще вчера сидел у тебя в кабинете, а сегодня его уже нет. Это тяжелые потери для всей страны. Но здесь, когда знаешь их лично…
– А что самое лучшее?
– Наш любимый посттравматический рост. Когда человеку удается помочь переработать травму. Когда она, имея трудный травматический опыт, может правильно его пройти, реабилитироваться, пролечиться и на выходе иметь крутые результаты. И показывать такие результаты, которых не было до травмы.
Они растут и в коммуникационных навыках, становятся сильнее. Они являются носителями уникального опыта, открывающего им новые пути. Это самое крутое, что есть такие пациенты, которые преуспевают, расцвета. Вот это чрезвычайно вдохновляющая штука.
– У вас написано, что вы принадлежите к Минздраву. Министерство помогает?
– Минздрав очень нас поддерживает и финансово, и идеологически. К примеру, в прошлом году впервые за многие последние годы было выделено мощное финансирование для того, чтобы мы могли закупить оборудование, начать ремонт. В этом году должна была быть такая же история, но произошло то, что произошло.
В прошлом году мы закупили необходимое оборудование и закрыли потребность полностью. Единственное, что остается – реновации и ремонтные работы. У нас очень большое заведение – 13 тыс. квадратных метров – и большая территория, не все возможно сделать сразу.
Минздрав всегда поддерживает заведение в нашей работе, министерство заинтересовано, чтобы центр развивался и давал результат. По инициативе первой леди Украины «Национальная программа психического здоровья и психосоциальной поддержки» наши специалисты вместе с министерством принимают участие в разработке различных материалов и программ. Это стало возможным за счет нашей экспертизы и опыта. Кроме развития лечения и реабилитации наших защитников, уже три года на базе заведения работает Тренинговый центр, где мы проводим много семинаров, обучение для психологов, социальных работников, для ветеранов и членов их семей, аккумулируем собственный опыт и опыт международных партнеров.
Сегодня мы решили открыть общественную организацию, а именно тренинговый центр «Лесная поляна», потому что до этого момента мы это делали в свободное от работы время, на энтузиазме. А с ОО получим поддержку от программы USAID. Мы сможем распланировать тренинги, сделать такую работу постоянной, и это очень важно.
– Ксения, а может, был у вас какой-то случай, который врезался в память?
– В январе обратился наш пациент – ветеран, прошедший Дебальцево. Мы были с ним в контакте все эти годы. И тут он позвонил нашей психологине, которая с ним работала, в годовщину выхода из Дебальцевского котла. Такая годовщина является триггерами для таких пациентов.
Наша специалистка по опытности поняла, что он на грани совершения самоубийства.
Она держала его на телефоне. Потом узнала, где он есть, и поехала к нему. Удалось его забрать к нам в «Лесную поляну», стабилизировать. 24 февраля он ушел на фронт, потому что он очень опытный военный. А летом позвонил и сказал, что благодарен. И что он принимает под руководство полторы тысячи личного состава. То есть, он стал командиром большого подразделения. Это то, ради чего мы работаем. Он сумел переработать свою травму, возвратиться. И таких случаев у нас действительно очень много.
– В чем ваша superpower?
Я уже забыла, когда консультировала гражданских людей с неврологическими проблемами.
Наша superpower в том, что мы работаем с пациентами-военными с утра до вечера.
И когда ты каждый день видишь по 10-20 таких людей, картинка складывается в пазл. Ты можешь на расстоянии понять, что с пациентом не так. Когда им трудно рассказать о своих симптомах, и я помогаю, они меня спрашивают – откуда я это знаю. А мне достаточно для этого опыта.
