О нюансах и сложностях мы поговорили с инициатором и разработчиком законопроекта народной депутатом Оксаной Дмитриевой.
— Парламент поддержал проект Закона Украины «О внесении изменений и дополнений в некоторые законы Украины с целью обеспечения прав участников войны на биологическое посттравматическое отцовство/материнство». Есть ли подобная практика в других странах мира?
— Начинать, я думаю, нужно с того, как мы разрабатывали законопроект №8011. Мы изучили опыт стран, где это уже работает. Затем ездили на фронт к военным, говорили о таких возможностях, рассказывали о практике других стран, таких как Израиль, США, как это работает для военных в горячих точках. Спрашивали, как бойцы к этому относятся. И самое главное — знают ли они о таких возможностях и планируют ли воспользоваться криобанками, когда это заработает? Большинство ответов были положительными. Кроме того, у нас в перечень защитников и защитниц, которые будут иметь право на сохранение биоматериала, включены также полицейские и сотрудники СБУ, потому что они воюют также.
– Что необходимо для создания государственного криобанка?
— Средства. Это первое. Насколько я знаю, требования к государственному криобанку уже очерчены. В Украине есть небольшие криобанки, потому что Государственная программа по репродуктивному здоровью уже функционирует. Но она не столь масштабна, чтобы охватить такое количество людей, на которое мы рассчитываем.
В Украине есть частные криобанки при клиниках, занимающихся репродуктивным здоровьем. Я знаю, что некоторые военные уже воспользовались подобными услугами по сохранению репродуктивного материала. И знаю, что некоторые частные заведения помогают военным бесплатно. Но ведь мы понимаем, что количество желающих, которых они могут бесплатно обследовать и сохранять репродуктивный материал ограничено.
Хочу привести пример. В Украине есть частный реестр доноров костного мозга, подписавший меморандум о сотрудничестве с государством. И такая практика присутствует во многих странах, когда может находиться и государственный и частный реестр. Что мешает, чтобы у нас были и государственные, и частные криобанки? Конечно, негосударственные банки должны полностью отвечать всем критериям, которые ставит государство.
У нас недавно было мероприятие, которое касалось реестра доноров костного мозга, и там меня спросили: не боитесь что это негосударственный реестр? Но здесь нечего бояться, потому что их тоже проверяют и защита данных у них на высоком уровне.
– Какой будет механизм получения биоматериалов наших военных?
– Во-первых эту идею нужно популяризировать. Надо, чтобы все знали, что есть такая возможность. Для мужчин эта процедура проходит быстро и безболезненно. Значительно тяжелее для женщин, потому что женщину нужно подготовить, иногда – пройти цикл лечения. Во-вторых, должны разработать информационные материалы, доступ к которым будет у военных.
Если человек вывозит свои клетки для себя, то это возможно
– Кто будет финансировать государственную программу по хранению биологического материала?
– Что главное в законопроекте? Это то, что все должно происходить за счет государства. Другой вопрос, где эти деньги брать. В 2023 году на это не закладывались в бюджет средства, но найти мы их сможем. Главная проблема в том, что мы не знаем, сколько людей уже завтра захочет прийти и сдать свои клетки. Но если будет даже 10 тыс., то НСЗУ эти средства найдет.
Мы сейчас обсуждаем возможность финансирования с мировыми банками, разрабатываем процедуру донатов. Мы понимаем, что эта практика может быть интересна европейским странам, потому что там заботятся о своем генофонде. Я сейчас сама тоже занимаюсь поиском средств на создание государственного криобанка и на реализацию процедуры. Эти вопросы иногда вызывают «хихиканье». Но наш генофонд важно сохранить, потому что никто из девушек или ребят, которые идет на войну, не знает что будет с ним завтра.
Тем более что мы это уже проходили, когда разрабатывали проект по трансплантации. Все спрашивали: зачем нам это? Но становится понятно для чего, когда человек сам сталкивается с необходимостью. Пусть у нас лучше будут наработаны механизмы решения этих проблем.
– Я читала пояснительную записку к законопроекту. Одним из пунктов отмечено, что вывоз биологического материала за границу будет запрещен. Почему?
– Сейчас мы в Комитете работаем над законопроектом по охране репродуктивного здоровья. И неважно, касается это военных или гражданских, вывоз материала – запрещен.
– А если человек хочет вывезти свои клетки для себя?
– Этот вопрос дискуссионный и он будет решаться. Если человек вывозит свои клетки для себя, то это возможно. Но для использования в суррогатном материнстве для кого-то это запрещено. Особенно во время войны. Надо наш генофонд оставлять в нашей стране.
Если человек пишет нотариальное согласие, где прописывает как распорядиться клетками в случае гибели, это будет выполняться
– Что будут делать с биологическим материалом, если военный или военная погибли?
– Это тоже дискуссионная тема. Давайте еще раз вернемся к трансплантации. Должно быть согласие. Если человек пишет нотариальное согласие, где прописывает как распорядиться клетками в случае гибели, это будет выполняться. Например, отдать жене или отдать в общий банк. Мы это пожелание должны выполнить. Если жена или муж хочет взять клетки своего супруга, то такие варианты мы также проговаривали и сейчас работаем над разработкой нормативов, в каких случаях можно забрать эти клетки. С человеком, потерявшим близкого, будет работать психолог и другие врачи. И в зависимости от состояния и желания эти вопросы будут решаться. Я не поддерживаю мнение, что такие клетки в обязательном порядке должны быть утилизированы при смерти. Человек сам должен принимать решение.
Человек должен осознавать, что родившийся ребенок будет только для него, а не для материального обеспечения
— Тогда мой следующий вопрос: могут ли (теоретически) быть злоупотребления с использованием биологического материала военных, уже погибших, например, для получения льгот на рожденных от них детей?
– И это мы проговаривали. Мы допускали, и такой вариант, что ребенок рожден от погибшего отца или матери без льгот. Человек должен осознавать, что родившийся ребенок будет только для него, а не для материального обеспечения. Чтобы не было злоупотреблений, таких как рождение детей для получения условных «квартир».
– Это тоже приходит в голову: рождается ребенок, устанавливается отцовство, а это сейчас очень просто. И хорошо, если это была жена или любимая погибшего военного. Но это может быть, теоретически, и совершенно посторонняя женщина. Имеет ли такой ребенок льготы? Но независимо ни от чего – это же все равно ребенок погибшего военного. Вот такая юридическая коллизия. Страшно, что будут злоупотребления.
– Этим должны заниматься еще юристы. Мы сейчас делаем законопроект, который поможет сохранить генетический материал для живых бойцов, получивших ранения и больше не имеющих детей.
Мы такой проект делаем впервые и должны отработать механизм. Пока мы решили, что сейчас наш проект максимально уделит внимание раненым, а потом мы будем работать дальше и постепенно придем к решению всех спорных вопросов, в том числе с материалом погибших защитников и защитниц.
– Почему эта инициатива важна сегодня? И почему этим никто не занимался с 2014 года?
— Наверное, меня не было в Раде (смеется) и никому это не пришло в голову. Я проговорила этот законопроект со всеми фракциями и мне говорили, что это очень хорошая инициатива. И когда голосовали не было ни одной «желтой» кнопки. И хорошо, что сейчас поддержали.
— Как вы считаете, у самих военных эта инициатива будет иметь отклик?
— Будет. Мы собирались в марте, и военные тоже с нами были. И они говорили, что не знали, что так можно. А сейчас они об этом уже задумались. Об этом нужно говорить, это нужно разъяснять. Сейчас очень важно сохранить наш генофонд нации, потому что это наш золотой запас. Наши военные сейчас борются за наше будущее, и мы должны позаботиться об их.
